Казачество на Украине.

Казачество на Украине получило особенно широкое развитие и, сложилось в конце концов в определённый общественный класс, в особый институт, из бытового явления, в сущности разрушительного, даже антикультурного, стало представителем национальных интересов своего народа и приняло на себя государственное строительство Украины.

Однако, с того момента, когда оно принимает на себя представительство общественных и национальных стремлений украинского населения, его история входит в общую историю Украины.

Мы здесь укажем лишь общие условия развития казачества на Украине, как бытового явления, и те пути, какими оно приходит на свою общественную и национальную позицию.

Как бытовое явление, то, что в XVI в. получает техническое название казачество, на Украине существовало издавна: пограничное добычничество, военное полуоседлое население, служившее оплотом оседлой колонизации в борьбе со степными ордами и вместе с тем очень чуткое к посягательствам на свою свободу со стороны всяких представителей власти.

Причины, возродившие в украинской жизни старое пограничничество под новым именем Казачество, благоприятствовавшие его формированию в могущественный общественный класс, лежали в условиях колонизации восточной Украины XV – XVI вв.

Медленный отлив населения из среднего Поднепровья, вызванный падением политической, государственной и культурной городской жизни, заметный уже в XII –XIII вв., усиливающийся в XIII – XIV, достигает своих крайних пределов к концу XV в., вследствие целого ряда опустошительных походов, предпринятых крымским ханом Менгли-гиреем в интересах его союзника, вел. кн. московского, на старые киевские и переяславско-черниговские земли.

В начале XVI в. все пространство по обеим сторонам Днепра, вплоть до настоящего, глубокого Полесья, превратилось в совершенную пустыню. По стратегическим соображениям, на средства правительства, его агентами были восстановлены в первой пол. XVI в. главнейшие пограничные замки – Киев, Остер, Канев, Черкасы, Житомир, снабжены артиллерией и гарнизонами.

Под защитой их ютились небольшие поселения земян-шляхты, мещан и крестьян; все остальное огромное пространство земель, изобиловавших всеми богатствами природы, лежало в забросе или эксплуатировалось лишь урывками, “ватагами” промышленников “уходников”, в которых страх встречи с татарскими наездниками превозмогался жаждой добычи и военной удалью.

В этих условиях (см. также Запорожье) развивается казацкое уходничество и добычничество, занимающее не только местное украинское население, но и привлекающее ежегодно, ко времени открытия сезона степных промыслов, все более значительные массы смелого и предприимчивого люда из соседних украинских и белорусских земель – киевского, волынского и белорусского Полесья главным образом.

Местная администрация имела также все поводы благоприятсвовать развитию этих степных промыслов, так как все они – и охота, рыболовство, пчельничество и военное добычничество – были обложены значительными поборами в пользу местных замков; с другой стороны, военное казачество давало местной администрации ценные и дешёвые (или - и вовсе ничего не стоившие) военные силы для пограничной борьбы с татарами, составлявшей жизненный нерв местных отношений и управления края.

В 1493 г. наместник (или староста) черкасский кн. Богдан Глинский с казачеством напал на татарских людей, взял и разрушил Очаков; в первых годах XVI века приобрёл репутацию “славного казака” управитель черкасского староства, потом наместник овручский Сенько Полозович; но наибольшую популярность на этом поприще стяжал староста каневский и черкас. Ост. Дашкович (см.).

Это употребление, которое местная администрация делала из местного казачества в интересах обороны и пограничной войны, объясняет нам также появление первых проектов организации постоянного казацкого правительственного корпуса, из казаков, принятых на государственную службу и содержание.

Древнейший известный из этих проектов относится к нач. 1520 г.; по всей вероятности, он вышел от киевской администрации и был принят вел. князем литовским, который поручил своему правительству изыскать средства для организации казацкого отряда из тысячи или двух человек для охраны границ от татар.

Поручение это по недостатку средств однако не было исполнено правительством в. кн. литовского. Равным образом безрезультатным остался аналогичный проект, предложенный Ост. Дашковичем на сейме в 1533 г.

Так же точно неосуществимым оказалось распоряжение правительства о реестрации казаков, сделанное в 1541 г. старостам поднепровских замков. Правительство было в это время обеспокоено жалобами крымского и турецкого правительства на казацкие нападения и угрозами мести и серьёзно озабочивалось обузданием казачества; реестрация должна была дать возможность следить за казаками и за их пособниками из местной администрации. Эта последняя потому не могла сочувствовать этому плану; но и независимо от этого несочувствия реестрация была неосуществима вследствие того, что казачество ещё далеко не сложилось в это время в какой-нибудь определённый общественный класс.

В первой половине и середине XVI в. казачество – это прежде всего бездомная голытьба, бродячий люд, и самое имя употреблялось в довольно презрительном, отнюдь не почетном значении, так что даже во второй пол. обращаясь к казакам, избегали называть их этим именем, а называли “молодцами”, “рыцарством” или другими более почетными титулами.

Организованных форм казачества “на волости”, т.е. в пограничных городах, мы в это время тоже ещё не видим: казацкая организация нарастала в это время в степных уходах, на “Низу”, вдали от контроля пограничной администрации, вне досягаемости её фискальных претензий и поборов (см. Запорожье).

Процесс образования казацкого сословия и организации казацкого войска и казацкой администрации развивается во второй половине, главным образом – в последней четверти XVI в., под влиянием очень сложных условий и воздействий.

Как момент, сильно поднявший самочувствие и настроение казачества, раздвинувший его кругозор за пределы мелкой пограничной войны и добычничества, нужно отметить деятельность в 1550 – 1560 гг. кн. Дмитрия Вишневского-Байды (см.).

Его крымские и молдавские походы, после трагического конца в 1563 г., находят свое продолжение в целом ряде смелых казацких походов в татарские, турецкие и молдавские земли в 1570 – 8 гг. кн. Богдана Бужинского, Подковы и Шаха, затем после участия казаков в московской войне, организованного Баторием, - в ряде новых походов в 1582 – 1586 гг.

Эти походы, (большею частью удачные, добычливые) чрезвычайно поднимают военную энергию казаков, привлекают всё новые силы. Одновременно мероприятия правительства, направленные на упорядочение казацких отношений, сообщают казачеству характер привилегированного звания, так что принадлежность к нему обещает представителям непривилегированных классов очень серьезные социальные выгоды и привлекает в ряды казачества массы местного населения совершенно независимо от добычничества или военных интересов.

Под влиянием этих условий кадры казачества неизмеримо вырастают в своей численности, организуются в общественный класс и начинают прочно устраиваться “на волости”, в области коронного управления и шляхетского режима.

Мероприятия правительства, сыгравшие такую важную и неожиданную роль в эволюции казачества, диктовались прежде всего желанием обуздать последнее и предотвратить дальнейшие нападения на турецкие и крымские владения, в виду серьезных политических осложнений, создававшихся в результате этих нападений.

Крымская Орда оправдывала свои опустошительные набеги казацкими нападениями; турецкое правительство поддерживало представления Крыма и с своей стороны грозило военными выступлениями, если нападениям казачества не будет положен конец.

Польско-литовское правительство, утратившее всякую энергию борьбы с Ордой, решилось для предотвращения дальнейших осложнений возвратиться к старому плану организации правительственного казацкого войска. Устанавливалась новая должность судьи или комиссара по казацким делам, на которого возлагался общий надзор над казачеством, и предоставлялась судебная и административная власть над ним.

Первая такая реформа была обещана правительством в его грамоте к казакам 1568 г. и затем осуществлена в 1570 – 1572 гг.

Коронный гетман, исполняя поручение короля (напомним, что это был момент, когда восточная Украина из состава в. кн. Литовского перешла непосредственно в состав короны польской), произвел набор отряда казаков на королевскую службу, однако в размере всего 300 человек.

Кроме того, он установил и “старшего и судью” над “всеми казаками низовыми”. Одновременно с этим гетман изъял казаков из-под власти и суда всех других властей и взял их исключительно под свою гетманскую власть, представителем которой должен был являться “старший и судья”.

Реформа эта не достигла своей непосредственной цели – предупреждения казацких набегов и эксцессов; но она положила начало казацкому иммунитету, этому изъятию казаков от всякой иной власти и зависимости, кроме специальных казацких властей, - сыгравшему такую важную роль в истории формирования казачьего класса.

В этом направлении реформа 1570 г. нашла свое продолжение в последовавших реформах Батория, получивших специальное значение в позднейшей казацкой традиции, и последующих мероприятиях польского правительства в том же духе.

Так как организованный в 1570 – 2 гг. казацкий отряд скоро распался, и нападения казачества в период безкоролевья (1572- 6) очень усилились, а крымский хан в видах их обуздания с своей стороны настойчиво советовал польскому правительству повторить опыт предшествующих лет – взять лучшую часть казачества на королевскую службу, а остальных сдержать строгими полицейскими мерами, - новый король Стефан Баторий считал нужным исполнить этот совет, хотя едва ли верил в его практическое значение.

В 1578 г. был произведен новый набор казаков на королевскую службу, в числе пятисот человек, разделённых на десятки, под начальством “атаманов”; “верховным начальником” казаков был назначен староста черкасский и каневский кн. Вишневецкий.

Это войско получило от короля знамя, может быть, и другие инсигнии, входившие в понятие позднейших казаков “клейнотов” (от немецкого Kleinod – сокровище); в качестве резиденции ему было пожаловано мест. Терехтемиров на Днепре, со старинным Зарубским монастырем, предназначавшимся на войсковой “шпиталь” – приют для раненых и неспособных к службе казаков.

Позднейшая грамота 1582 г. разъяснила содержание “вольностей”, которыми должны были пользоваться “низовые казаки”, “в особенности получающие плату от короля”: администрация не имеет права судить и подвергать взысканиям казаков без ведома и суда казацких властей, казаки освобождаются от всяких налогов и поборов, лежавших на местном населении, и пр.

Такова была эта знаменитая реформа, от которой позже выводилось войсковое казацкое устройство, - шеститысячный казацкий реестр, разделенный на 6 полков, казацкие чины и позднейшая батуринская резиденция, шляхетские права казаков и различные шляхетские учреждения на территории Гетманщины.

В действительности она повторяла в главных чертах реформу 1570 г., и действие её не было продолжительнее, чем этой последней.

Набранный в 1578 г. казацкий полк распался с окончание московской войны, для которой предназначался. Набор был снова повторен в 1583 г., но и этот новый казацкий полк очень скоро растаял, сообщив казацкой массе лишь свои претензии на разные права и привилегии, начиная судебно-административным иммунитетом и кончая претензиями на обложение населения квартирною повинностью, доставкою припасов и амуниции для нужд казацкого войска.

В виду ультиматума турецкого правительства, раздраженного казацкими нападениями, в 1590 г. снова было решено произвести организацию казацкого войска (размер его в 1591 г. был определен в тысячу человек), а против своевольного казачества принять самые суровые меры: удалить казачество с Низу, обязать всю украинскую администрацию и помещиков строжайшим образом следить за тем, чтобы из их поселений никто не уходил в степи, на Низ или за границу для добычничества, не укрывать и не оказывать никакого пособничества этим своевольникам и т.п.

Все эти суровые репрессивные меры не достигали своей цели, наоборот – они только давали лишний материал для конфликтов со своевольным казачеством, перешедших в настоящие войны в 1592 – 6 гг.; но казацкая реформа, “ординация” 1590 г. послужила дальнейшим этапом в формировании казацкого войска и казацкого класса.

В результате этих (и последующих) “ординаций” у казачества и созвучных ему элементов слагается указанное высокое о себе понятие.

Правительство такое привилегированное военно-служебное звание признавало собственно за теми “лучшими” контингентами казачества, которые служили в набранных на королевскую службу отрядах.

Но, с одной стороны, оно никогда не могло в продолжение сколько-нибудь продолжительного времени удержать эти набранные отряды в порядке и повиновении назначенным им властям, и вследствие неаккуратной выдачи жалования они постоянно расползались и сливались с общей массой казаков; с другой стороны, правительство в своих военных нуждах само не ограничивалось этими небольшими отрядами “реестровых” и обращалось к услугам гораздо более широких кругов “нереестровых”, и эти круги стремилось подчинить власти и суду назначаемых им комиссаров по казацким делам, по всякого рода искам и нарушениям правительственных распоряжений.

В результате, так как разграничения между казачеством реестровым, принятым на службу, и нереестровым, формально в службу не зачисленным, фактически не существовало, - все казачество, реестровое и нереестровое, одинаково считало себя служащим правительству (от которого обыкновенно за свою службу тоже одинаково ничего не получало и вознаграждало себя, сверх добычи, поборами и контрибуциями с местного населения).

На свою сторожевую службу и партизанскую войну, на походы против Орды или в турецкие владения оно смотрело, как на исполнение своей государственной миссии, независимо от того, предпринимало ли их по поручению правительства или вопреки его желаниям и распоряжениям.

Не придавая значения официальному реестру, единственным критерием казацкого звания оно считало признание над собою казацкой власти и казачьего присуда, но власти и суда не правительственных комиссаров, а выборных казацких властей.

Лица, подчинявшиеся этим выборным властям, считали себя полноправными участниками всех казацких “свобод и вольностей”, совершенно независимо от того, были ли их имена когда-либо вписаны в казацкий реестр или нет.

Круг этих “свобод и вольностей” только отчасти опирался на букве королевских грамот, в роде Баториевой грамоты 1582 г., в значительно большей мере – на разных более или менее распорядительных толкованиях и выводах, делавшихся из правительственных распоряжений, или аналогиях с другими военно-служебными категориями государства, до шляхетского сословия включительно.

Казацкое войско не упускало случая хотя бы в более или менее общих выражениях указать, что казачеству собственно должны принадлежать шляхетские права, так как они несут ту же военную службу, на которой опираются права шляхты; присутствие в казацких рядах довольно большого количества мелкой шляхты поддерживало эти притязания.

Но это была, так сказать, программа –maximum;minimum, который осуществляло казачество, заключался в том, что члены казацкого войска, лица казаческого звания, живут ли они на землях государственных, в городских общинах или в имениях помещичьих, не признают над собою соответственной власти и юрисдикции, не несут никаких налогов и повинностей ни лично, ни с своих земель.

Такая постановка вопроса – признаваемая до известной степени и местной администрацией – делала принадлежность к казачеству желательной и соблазнительной для представителей непривилегированных классов, как мещанство, остатки старого боярства, полупривилегированное военно-служебное население разных категорий и даже мелкая шляхта, полноправная в теории, но на практике жестоко придавленная господством магнатов, сделавших своей монополией землевладение и управление юго-восточной Украины.

Если раньше представители всех этих общественных категорий, занимаясь фактически “казачеством”, вовсе не спешили объявлять себя казаками, то теперь, когда военная слава и известная политическая роль облекли казаческое звание известным почетом, а описанная выше эволюция снабдила различными социально-экономическими привилегиями, - под казацкий присуд переходили и объявляли себя казаками люди, даже не особенно расположенные к казацкому ремеслу, искавшие в своей принадлежности к казацкому классу другого – различных социально-экономических выгод.

Если раньше, ещё даже в полов. XVI в., казачество означало по преимуществу неоседлый пролетариат, то теперь на ряду с ним, с людьми, сделавшими войну и добычничество (“казацкий хлеб”) своим ремеслом, в большом количестве входят представители местного землевладения – крестьянского, мещанского и полупривилегированного.

Не старое добычническое неоседлое казачество садится на землю, как предполагали некоторые историки, а на ряду с этим пролетарско-добычническим элементом нарастают кадры, так ск., казацкой буржуазии – мелкой и средней, обозначаемые в наших источниках такими выражениями, как “статочнейшие”, “умеренные”, “лучшие люди” и т.п.

Это было время, когда вследствие ухудшения положения крестьянства в западных и северных частях Украины чрезвычайно усилилось эмиграционное движение крестьянства из этих областей в местности, менее захваченные развитием помещичьего хозяйства и крепостного права.

В конце XVI в. и в начале XVII в. эта эмиграционная волна, переходя с этапа на этап, ударяет с необыкновенной силой в почти незаселенные, совершенно незнакомые с крепостническими отношениями пространства Поднепровья. Вырастают в самое короткое время десятки местечек и сел, сотни хуторов.

По следам за колонизациею движется помещичье право, устанавливающее различные повинности для населения – сначала, правда, в очень лёгких формах. Когда в это время создается упомянутое представление о казачестве, как о социальной категории, сообщающей взамен военной службы и подчинения казацкой власти полную свободу от всякой иной зависимости, огромные массы мещан и крестьян устремляются в ряды казачества.

Пересматривая перепись коронных имений, произведенную в 1616 г., мы встречаем на каждом шагу огромные массы “показачившихся”, иначе “непослушных”, мещан и крестьян, и на этом основании отказывающих в каких-либо повинностях старостинской администрации.

Встречаем местечки, показачившиеся почти поголовно, отказывающие администрации в требованиях самых необременительных (в роде той же военной службы), очевидно – принципиально уклоняющиеся от признания какой-либо зависимости от шляхетског режима. То же самое среди населения сельского.

Все это вносит существенные изменения в жизнь и характер казачества и определяет его дальнейшие отношения.

Казачество, слагающееся в определенное сословие, неизмеримо вырастает; казацкое войско располагает не сотнями и тысячами, а десятками тысяч готовых к походу по первому приказу казацкой власти; ещё в 1590-х гг. казацкая старшина считала возможным мобилизовать в поход 6 тыс.казаков – в хотинской войне 1621 г. казаки выставляют свыше 40 тыс.

При этом центр тяжести казачества переходит с Низу “на волость”, в область “городовую” (см.). Войсковая организация переходит в территориальную, военные отделы садятся на землю, войсковая администрация приобретает и расширяет функции судебные и административные по отношению к казацкому населению своих округов, создает сеть чисто казацкого управления, конкурирующего с управлением коронным (или фактически – магнатским).

Казачество, обращаясь в могучую социальную силу, становится противоположным полюсом польско-шляхетского режима и в силу реакции собирает вокруг себя все, стоящее в оппозиции этому последнему.

С другой стороны, поглощая все более значительные массы местного населения, оно принимает на себя представительство его интересов – не только социальных, но и национальных (в тогдашних условиях национальной жизни, сосредоточивающихся главным образом на вопросах церковно-вероисповедных).

На этой почве создаются более или менее тесные связи казачества с представителями верхних слоёв украинского общества – духовенством, мещанством и остатками украинского дворянства.

Параллельно с этим обостряются отношения к казачеству польского режима, правящих шляхетско-магнатских кругов, не мирящихся ни с таким численным возрастанием казачества и его самостоятельными выступлениями в области политики, ни с присвоенными каз. свободами и вольностями и тем употреблением, какое делали из казацкого иммунитета широкие украинские массы, “выламывавшиеся” из-под шляхетского господства. На этой почве происходят тяжелые конфликты, кровопролитные казацкие войны с польским режимом, оканчивающиеся решительным разрывом в 1650-х гг.

С другой стороны, внутри самого казачества обозначается социальная трещина между казацким пролетариатом (“чернью” или “голотою”) и новою каз. буржуазиею, захватывающею руководство К. жизнью “в городах”, между тем как “Низ” с Запорожскою Сичею (см.) группирует вокруг себя всех недовольных правлением этой старшины (“дук”), в конце концов слагающейся в особый высший общественный класс, возрождающий в своей среде, в своих интересах, традиции польского шляхетского класса и шляхетского права.

История этой борьбы, однако, входит уже в историю политических и социальных отношений Украины XVII – XVIII вв.